Десять лет без Юры Тишкова

Комментатор ТК «Россия-2» и колумнист Sportbox.ru Илья Казаков вспоминает своего друга, известного футболиста Юрия Тишкова, который был убит десять лет назад.

Все 11 января я промучался сомнениями: написать-не написать? Тяжелая круглая дата, везде в СМИ воспоминания о нем… Советы-пожелания: напиши, почему его убили?

Я не знаю — почему. Могу только, как и все мы, говорить что-то бездоказательное об агентской деятельности, о фразе Валентина Козьмича, брошенной в сердцах незадолго до того одиннадцатого января: «Юра, куда ты лезешь?!»

Я вообще сейчас не хочу что-то расследовать, перечитывать интервью его мамы или тех, кто играл с ним. Настроение не то. Как и всегда в этот день.

Мы дружили. Крепко. В моем доме не так много футбольных фотографий на книжных полках, но снимок, где я спрашиваю что-то у Юрки на ток-шоу во время Кубка мира-2002, никогда не покидал своего места. И, надеюсь, не покинет. Точно так же я до сих пор помню наизусть номер их с Леной домашнего телефона.

Ну что ж, пора начать. 12-е, чуть меньше эмоций…

Когда мы познакомились, он уже хромал. Декабрь девяносто девятого, интервью у него дома, после которого надо было подснять несколько кадров для монтажа. Мы напились чая на их девятиметровой кухне, Юра одел Женю — и через несколько минут старательно шагал с сыном по тротуару около подъезда, стараясь меньше припадать на больную ногу. Было неловко видеть это, тем более, что разговор в интервью шел о будущем Тишкова, о выборе, перед которым он оказался. Телекомментатор, детский тренер, бизнес. И все вроде как получалось, и все манило интересными перспективами.

Сдружились мы мгновенно и раза три в неделю подолгу висели на телефоне. Забавляясь как мальчишки каким-то пустякам, совершенно не обязательно футбольным. Однажды трубку взяла Лена, сказала: «Он перезвонит, сейчас бреется» — и оказалось, мы оба отлично знали эту поговорку. Потом даже вошло в привычку вместо «алло» или «привет» говорить на входе в разговор:

- Кто на ночь бреется?…
И другой заканчивал:
- Тот на кое-что надеется!

Оба довольно хмыкали и уже шло обсуждение каких-то серьезных вещей.

Помню, как он сказал, что подумывает поменять кваритру. Дом на отшибе, прямо у Тимирязевской академии. Да еще и холодный дом, хотя относительно новый. Просто тогда многие так строили — впопыхах, продираясь через бесконечный кризис.

Я оживился, начал зазывать в гости к себе в Подмосковье — расписывая в красках, как здесь хорошо и уютно, а главное, продав ту квартиру, он точно сможет взамен купить что-то более комфортное. И они с Леной через несколько дней приехали. Я тогда жил в двухуровневой квартире, только что закончил ремонт, показывал-рассказывал, пока не замолчал, увидев, каково ему шагать по лестнице. Нога не сгибалась, он делал вид, что все нормально, но зубы были сжаты, лоб нахмурен. Та прогулка у подъезда была для него изнурительной, а здесь было мученье. Может быть, поэтому он и остался в прежней квартире. Может быть, нет. Но когда мне позвонили ранним утром 11 января 2003 года, я почему-то первым делом подумал: вдруг все получилось бы иначе, если бы Юра захотел стать соседом…

… В телефонной трубке был голос Юры, но другого — Черданцева. Так рано он мне никогда не звонил. Конечно, я удивился.

- Слушай, я в 12 «Свободный удар» веду,.. — сказал он и непривычно замялся. — Тут какую-то ерунду пишут, что Тишкова убили… Не можешь узнать?

Я похолодел, но сразу засомневался. Ответил, что проверю, но накануне мы говорили с ним, он даже намеком не обмолвился о каких-то тревогах.

Прервал разговор, набрал номер Тишковых. Телефон гудел, сердце колотилось. С восьмого-девятого звонка трубку сняли, и я понял, что это — правда. Голос был женский, но не Лены. Хотя такой же молодой. Я представился, попросил позвать Юру и зачем-то переспросил: «Лена, это ты?»

- Это Таня Чугайнова… Лена не может говорить… Юру убили…

Помню, что сел и заплакал. От бессилия, от того, что он был такой хороший. От того, что это теперь — навсегда. И даже не было вопроса: почему? Только: «Юра, Юра, Юра»…

Даниловское кладбище зимой способно усилить грусть до космических пределов: маленькое, с плохо убранным снегом, узкими тропинками между оград. Поразительно, но я совсем не помню церемонию прощания. Воспоминания о том дне начинаются с фразы Чугайнова: «Вы куда собрались? Сейчас все едем на поминки». Нам надо было на Шаболовку, мы не смогли. Чуг понял. Он с Чельцовым при помощи еще нескольких ребят взяли на себя финансовое бремя похорон. Помог и Симутенков, специально прилетевший из Америки проститься со своим самым близким другом.

Лицо у Игоря было как снег: белое-белое. Он вообще не произнес ни слова в тот день. Если только на поминках, но не уверен. Как и Лена. В голос плакала мама.

В Википедии в статье о Тишкове есть строчка: «убийство связывают с его агентской деятельностью». Мама Юры вспоминает в интервью как напуган был у следователя Дмитрий Смирнов, чей переход в «Спартак» как свободного агента, без компенсации «Торпедо-ЗИЛ» осуществлял Тишков. Когда он в том самом интервью сказал, что, помимо прочих идей есть, мысль стать агентом, я очень удивлся. Это удивление сохранилось в интонации вопроса:

- Хоть убей, не представляю Вас агентом?

Юра засмеялся, стал говорить о стереотипах мышления. Агентская профессия в тот момент была делом редким. Официально ей занимались единицы.

«Хоть убей» было вырвавшимся красным словцом. При монтаже програмы я даже не обратил на это внимания. А когда пересматривал ее через три года, вздрогнул и прервал просмотр.

Аршавин был его подопечным. Вроде как начинали срастаться отношения с Кержаковым — Юра, съездив в Питер, делился потом удовольствием от поездки. Намечался прорыв, открывались перспективы. Он поменял прическу, стал все чаще упоминать в разговоре слово «офис» — их компания арендовала помещение где-то на Арбате — но все равно оставался прежним. Веселым, открытым, дружелюбным. Когда я познакомился-подружился с Андреем Гордеевым, то сразу понял, как он этим напоминает мне Тишкова.

Юра мог уехать из России, если бы выбрал тренерскую дорогу. У него получалось с детьми в зиловской школе, он хотел учиться и расти, ему хотели помогать. Однажды я сказал, что еду в гости к Непомнящему, тогда еще активно работавшему за границей — и почувствовал, как ему хочется познакомиться с мэтром. Позвонил Валерию Кузмичу, спросил, тот, естественно, не отказал. Посидели-поговорили, а потом Юра сказал, что у него есть предложение от Непомнящего поехать с ним вторым тренером в Китай (или, может быть, Корею — не вспомню, да и не важно).

Я сказал: «езжай, конечно». Добавил, что это такая школа, о которой можно только мечтать. Он сомневался, говорил, а как же дети, как другие дела — и не поехал. Как не переехал в мой город.

Когда я вижу Андрея Талалаева, поневоле думаю, что он идет по пути Юры. Точнее, по пути, которым мог пойти Юра — пробуя себя в том, что когда-то начинал Тишков. Или мог начать.

Я почти ничего не рассказал о нем. Наверное, не получилось. Говорил о себе, говорила моя память.

Я помню его голос, его телефон, его словечки, его кватиру. Но лучше всего помню, держа где-то в глубине себя, ощущения радости от общения с ним. Свои улыбки — и ответные его.

Вот уже десять лет, как я помню.

Илья Казаков